Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка

ДЕВУШКИ НАШЕГО ПОЛКА     В НАШЕМ ПОЛКУ МНОГО ДЕВУШЕК. Это, конечно, не значит, что их сотня или две. Я говорю— много, потому что в других полках девушек совсем нет или почти совсем. Поэтому мы задираем нос. Все девушки нашего полка — медички: санитарки, фельдшера, врачи. Разумеется, все они при соответствующих воинских званиях, начиная от ефрейтора и кончая капитаном медслужбы, гвардии капитаном. Мы — гвардейцы, и полк наш гвардейский, и дивизия гвардейская. У нашей дивизии много заслуг и боевой путь довольно солидный: от Воронежа до Волги и обратно до... Впрочем, об этом после.

Нет, Катюша, эти сволочи не успокоятся: очень им хочется столкнуть нас в Днестр.

—   Давно не спишь? — Катюша глядит в мои осоловелые глаза.

—   Не помню... Расскажи что-нибудь.

И Катя начинает рассказывать. Голос у нее густой, уверенный. Я думаю, ей бы подошло быть партийным работником. Она рассказывает, что вечером при налете «юнкерсов» ранен заместитель командира полка, что они, девушки, устроились под кручей в леске, где солнце не так жжет. Мне становится скучно, и я зеваю. Катя делает вид, что не замечает моих зевков, и продолжает рассказывать.

— Как там Марийка? — спрашиваю я.

Катя щупает меня глазами, и ее лицо делается грустным. Отвечает неохотно:

—   Ничего, жива... Привет передавала.

—   Спасибо. Ей привет.

—   Передам.

— Скажи, Катюша, Нина любит Витьку? Катя пожимает плечами:

—   Я ничего не понимаю. Вообще здесь трудно что-нибудь понять. Думаю, что любит.

—   А сама ты?

—   Мой черед еще не пришел, — со смехом отвечает она.

Я окончательно убеждаюсь, что эту девушку война не собьет с толку.

— Хорошая ты, Катька, — говорю я.

Она смотрит на меня и опять смеется. Только на этот раз смех какой-то деревянный, актерский.

— «Хорошая ты, Катька», — вздыхает она, и голос ее делается еще ниже и глуше.

Via Катиной гимнастерке поблескивает орден Отечественной войны второй степени. Она полнила его еще в сорок втором. Тогда же она была тяжело ранена. Но об этом никогда никому не говорит.

Ноги Фаридъг исчезают в окопчике, и появляется взлохмаченная голова без пилотки. Нас с любопытством буравят блестящие глаза-заклепки.

— Катюша здесь? Вот хорошо! Заходи ко мне, поболтаем.