|
ДЕВУШКИ НАШЕГО
ПОЛКА
В НАШЕМ
ПОЛКУ МНОГО ДЕВУШЕК. Это, конечно, не значит, что их сотня или две. Я говорю—
много, потому что в других полках девушек совсем нет или почти совсем. Поэтому
мы задираем нос.
Все
девушки нашего полка — медички: санитарки, фельдшера, врачи. Разумеется, все
они при соответствующих воинских званиях, начиная от ефрейтора и кончая
капитаном медслужбы, гвардии капитаном. Мы — гвардейцы, и полк наш гвардейский,
и дивизия гвардейская. У нашей дивизии много заслуг и боевой путь довольно
солидный: от Воронежа до Волги и обратно до... Впрочем, об этом после.
В
одном из только что освобожденных хуторов мы получаем распоряжение командира
полка: обрезать полы шинелей до колен. Распоряжение — разновидность приказа, а
приказ, как известно, обсуждать не полагается, его полагается выполнять. Через
несколько минут возле покосившейся хаты вырастает куча обрезков от наших
шинелей. Шинели сразу потеряли в весе, а мы стали похожи на ощипанных петухов.
Ко
мне подходит Толька Федоров, красавец нашего полка. Девушки его очень уважают,
но лишь все вместе, оптом. И потому Толька до сих пор не знает, на которой из
девушек остановить свой выбор.
Толька
мерит меня взглядом с ног до головы и произносит всего одно слово: «Балерина!»
Я, сдерживая улыбку, предлагаю:
—
Может, к девушкам сходим?
—
Можно и к девушкам, — соглашается
он и, приподняв куцые полы шинели, семенит ногами, как настоящая балерина.
У нас целый час свободного времени. Выступать нам в
четыре, а сейчас около трех. Солдаты приводят себя в порядок, отдыхают или
чистят оружие.
Мы
с Толькой слоняемся по хутору в поисках нашей санроты. Но санроты еще нет. Она
где-то застряла со своими повозками. Идем к Вере и Фариде.
Приказ
о шинелях обошел девушек, хотя грязи они тащат ничуть не меньше, чем мы.
Фарида, разостлав свою шинель на крылечке хаты, соскабливает грязь железной
лопатой. Толька кулаком тычет меня в бок.
— Гляди,
чем наша медицина занимается!
Фарида смотрит на нас через плечо и смеется самым
откровенным образом. Я не из робкого десятка, но смех девушек и на меня
действует. Черт бы побрал эту Фариду и ее черные кругленькие глазки, похожие на
заклепки! Фарида встречает нас изысканно перевранной поговоркой:
— Легки
на помине, как черти на картине. Толька отбирает у нее лопату.
— В
русской поговорке сказано, — поучительно говорит он, — черт на овине.
Фарида
недоверчиво глядит на него.
— Я
на овинах чертей не видела, а вот на картинах видела.
В ее глазах-заклепках ни тени шутки. Попробуй докажи
ей, что черти водятся именно в овинах.
Толька усердно скоблит шинель Фариды, а она, глядя на
его шинель, корчит гримасы:
— Хоть
на бал-маскарад вас!
В дверях появляется Вера. Я ощущаю на своих щеках
ожоги, будто кто-то нечаянно задел их раскаленным утюгом, и стараюсь сделаться
поменьше ростом и понезаметнее. Вера давно нравится мне; но разве повернется
язык сказать ей об этом? У нее такое тонкое лицо, такой красивый профиль,
ровные, немного даже крупные зубы. И когда она улыбается, я почему-то не могу
оторвать глаз от нее. Бывают же на свете такие улыбки!
Вера
смотрит то на Тольку, то на меня, и губы ее медленно, до оторопи медленно,
раздвигаются в улыбке. Я мысленно проклинаю распоряжение командира полка и
мокропогодицу, У нас на Урале в это время, небось, стужа под тридцать градусов,
а здесь...
|