
|
ДЕВУШКИ НАШЕГО
ПОЛКА
В НАШЕМ
ПОЛКУ МНОГО ДЕВУШЕК. Это, конечно, не значит, что их сотня или две. Я говорю—
много, потому что в других полках девушек совсем нет или почти совсем. Поэтому
мы задираем нос.
Все
девушки нашего полка — медички: санитарки, фельдшера, врачи. Разумеется, все
они при соответствующих воинских званиях, начиная от ефрейтора и кончая
капитаном медслужбы, гвардии капитаном. Мы — гвардейцы, и полк наш гвардейский,
и дивизия гвардейская. У нашей дивизии много заслуг и боевой путь довольно
солидный: от Воронежа до Волги и обратно до... Впрочем, об этом после.
Катя
идет в окопчик, и девушки скрываются в нем.
—
И ты, Андрюха, подсаживайся к нам, — предлагает Фарида.
Я втискиваюсь
в проход и закуриваю. В соседнем окопе сержант Усков тихо напевает:
Темная ночь...
Только
пули свистят по степи...
«Хорошая песня, — думаю я. — И степь есть, и пули
посвистывают». Фарида щебечет без умолку. Вообще ее не особенно трогают всякие
тяготы. Она воспринимает все так, как это все преподносит ей жизнь.
— Слышишь,
Катька, Усков запел.
Фарида
на мгновение замолкает и прислушивается. Я заранее знаю, что она скажет.
— Слушай,
Катька, ты любишь такие заупокойные песни? «Только пули свистят... да холодная
черная степь», — передразнивает она.
—
Хорошо поет наш Усков. — Катино лицо светлеет. — Точно про нас сказано в этой
песне.
— Катька,
сдурела! — смеется Фарида. Ее откровенный смех смущает нас.
—
Почему, Фарида, сдурела? — не
очень уверенно спрашивает Катя.
—
Почему, почему... Какой прок в
песне? Это только до войны пели: «Нам песня строить и жить помогает». И если
правду говорить, то я не люблю людей сентиментальных. Подумаешь, расплакался,
нюни распустил: «Ты меня ждешь...» Кому надо, подождет. Подумаешь, цаца.
—
Да неверно это, Фарида. Песня — это хорошо!
— Кому
хорошо, а мне наплевать. Я одну песню только люблю. Знаешь какую? Нет? Вот
послушай: «Вдо-оль по Пи-терской...» Во, Михайлов поет. Это да! А остальные
ломаного шиша не стоят.
Катя
возражает, что-то пытается доказать, но Фарида быстро сбивает ее с толку.
— Тебе,
Катька, комиссаром быть, а? — Потом также быстро: — Что принесла? Давай!
И
обескураженная Катюша выкладывает из своей сумки медикаменты.
— Песни пока что не для нас. — Фарида высовывается
из-под перекрытия и кричит: — Сержант Усков, перестаньте причитать! Здесь не
театр и не кладбище! И вообще, соловья песнями не кормят. — Фарида наклоняется
ко мне: — Андрейка, миленький, выдь на минутку, мы с Катькой пошепчемся.
И я покорно выхожу, втайне завидуя независимому
характеру Фариды.
Витька с Ниной, свесив ноги в траншею, сидят наверху.
Я чувствую себя лишним и иду к Ускову. Но мне не суждено было дойти до
сержанта. Небо вдруг вспыхнуло багровым сполохом. Немцы перешли в наступление.
Права Фарида — во всяком случае сию минуту — песня не
для нас. У нас своя музыка. Особая.
Я уже не помню, сколько времени прошло с тех пор, как
грохнули первые пушки. Впрочем, первых пушек не было. Не было и отдельных
выстрелов. Все сразу смешалось в один невообразимый гул.
|