Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка


ОТЧАЯННАЯ   СНАРЯД ВЫХВАТИЛ ЧАСТЬ БРУСТВЕРА и с грохотом швырнул в траншею кучу раскаленного суглинка. Запахло взрывчаткой и горячей землей. Пашка высвободил голову из норки, выкопанной в стенке траншеи, поднялся и... удивился. Из лощины поднималась незнакомая девушка. Она глядела себе под ноги, словно собирала цветы.

— А теперь ругайте, презирайте... делайте, что хотите, — всхлипывая, закончила девушка.

Волнение Ани передалось и Шкалябину. Сдвинув брови, он молчал. Он просто не мог говорить.

— Что же вы молчите?

Лейтенант медленно выпрямился, сказал тихо и внятно:

— Люблю!

Колонна остановилась на привал. Аня отошла в сторону, легла на жесткую, пропахшую дорожной пылью траву и, почти не всхлипывая, заплакала.

 

На ближних подступах к Люблину снова вспыхнули ожесточенные схватки. Противник яростно защищался. Но удар советских войск, нанесенный еще там, на родной земле в районе Ковеля, был настолько сильным, а наступление стремительным, что после трехдневных упорных боев Люблин был навсегда освобожден.

Все это время батальон капитана Савельева находился в боях. Шура Солодко не раз видела Аню, когда та по первому зову о помощи неслась сломя голову.

— Ты бы себя поберегла! — говорила она.

Аня улыбалась, ее зеленые глаза светились каким-то особенным огоньком, которого раньше Шура не замечала.

— Теперь меня никакая пуля не возьмет, — отвечала девушка и, обливаясь потом, снова бежала туда,где раздавались стоны.

Шура качала головой и тайно вздыхала. Она видела происшедшую в девушке перемену и догадывалась о ее причине.

Об Отчаянной стали говорить по всему полку. Комбат попросил Шкалябина представить ее к награде. Самой Ане ничего не сказали.

Как-то раз к девушке подошел незнакомый чистенький лейтенант. Он попросил рассказать о ее боевых делах. Аня смутилась.

— Я только начинаю воевать и ничего рассказать не могу. Вы извините, мне раненых отправить надо. — И ушла.

Такой оборот дела, видимо, не обескуражил лейтенанта.

Он подошел к солдатам и долго беседовал с ними. Через несколько дней в дивизионной газете «Красное Знамя» появилась статья. Она так и называлась «Отчаянная». Коля Крыжановский первый подбежал к девушке и развернул перед ее лицом пахнущую типографской краской газету.

— Вот, читай!

Аня непонимающе посмотрела на комсорга.

— Варшаву освободили?

— Читай!

И только сейчас она увидела жирный заголовок, от которого екнуло сердце, захватило дух. Выхватив из рук опешившего сержанта газету, девушка убежала.

Вот и Люблин остался позади. Армия шла на запад. По добротным дорогам Польши бесконечной вереницей двигались танки, самоходки, тягачи с тяжелыми орудиями, машины, повозки, колонны батальонов, полков, дивизий. Никогда еще полякам не доводилось видеть такую грозную силищу, двигавшуюся туда, в сторону ненавистной Швабии.

Но самым удивительным было то, что русские солдаты пели, смеялись, играли на баянах и аккордеонах и ничуть не собирались унывать, будто не они перенесли тяготы этой кровопролитной войны. Да, удивительный народ эти русские! Зайдут в хату, попросят напиться, напившись, благодарят.

 

Пермь: Пермское книжное издательство, 1966.