Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка


ОТЧАЯННАЯ   СНАРЯД ВЫХВАТИЛ ЧАСТЬ БРУСТВЕРА и с грохотом швырнул в траншею кучу раскаленного суглинка. Запахло взрывчаткой и горячей землей. Пашка высвободил голову из норки, выкопанной в стенке траншеи, поднялся и... удивился. Из лощины поднималась незнакомая девушка. Она глядела себе под ноги, словно собирала цветы.

Пашка сидел с Алехиным и о чем-то тихо говорил. Минные шлепки и повизгивание пуль вперемежку с дробными цепочками пулеметных очередей напоминали о войне.

Аня, взяв под мышку смену белья, подошла к Пашке, — Скажешь лейтенанту, что я ушла на полчаса. Связной ничего не ответил. Он только посмотрел на небольшой сверток и проводил девушку ворчливым «ладно». Пашка догадался, куда пошла Аня.

Метрах в шестистах от передовой в дальнем ответвлении лощины протекала небольшая речушка. Солдаты часто отпрашивались у своих командиров и бегали туда. Густой кустарник, почти не тронутый войной, скрывал эту речушку в своей тени. Аня, спустившись в лощину, полной грудью вдохнула сладковатый от обожженной травы воздух, крепче прижала сверток и опрометью бросилась бежать, как вырвавшийся на волю теленок. По склонам лощины мелькали артиллерийские и минометные позиции, ей кричали вдогонку, но она, не обращая внимания на непристойные реплики, продолжала бежать. Порозовели щеки, на лбу выступили бусинки пота. Где-то жужжали снаряды, но разве это что-нибудь значило по сравнению с тем, что она ощущает? Легкость, сознание молодости и свободы придавали ей силы, бодрили душу.

Под ногами шуршала колючая трава, воздух касался разгоряченного лица осторожно, с опаской. Вот и спасительная тень ивняка, в которой можно схорониться от любопытных глаз; Аня быстро сбрасывает одежду и

с наслаждением ложится в прохладную воду. Речушка неглубокая, в ней не поплаваешь, но зато она скрыта в прохладной тени и ее течение такое мирное, такое покойное! И девушка, раскрыв губы, тихо смеется. Робкое журчание воды вторит ее смеху серебристым переборчатым звоном, листья перешептываются и тоже смеются. На несколько мгновений девушкой овладевает то счастливое бездумное оцепенение, которое кружит голову, опьяняет душу, переполняет сердце.

Аня улыбалась, ощущая всем своим телом это прикосновение живой природы. Она потеряла счет минутам...

В кустах послышался шорох. Девушка вздрогнула, глубже окунулась в воду. Шорох не повторился, но счастливое ощущение уже исчезло. Она еще не видела, кто там за спиной, но уже чувствовала на себе, на своем порозовевшем от купания теле неприятную тяжесть посторонних глаз.

Аня выскочила из воды, быстро схватила белье, скрылась в кустах. Одевалась наспех, нервничая и краснея, проклиная того, кто помешал ей. Стыд и ненависть захлестнули ее. Хотелось драться, царапать, кричать.

В зарослях, вцепившись мертвой хваткой в сухие прутья ивы, лежал Пашка. Дышал он часто и тяжело, как тот раненый солдат, чью руку Аня так ловко отхватила.

Пашка плакал. Плакал оттого, что совершил такую непоправимую гнусность, такую подлость, которую обычно не прощает ни одна женщина. Плакал оттого, что полюбил ее, полюбил первой любовью юноши, но сказать об этом не умел. Что ни делал, получалось плохо, никчемно и глупо. Он видел, как Аня пошла к речушке, видел, как раздевалась, видел обнаженную красоту ее стройного и крепкого тела.

Трусливое, циничное подглядывание ременным кнутом полоснуло по телу, сдавило сердце, возмутило все ее существо. Но как ни было больно, Аня не произнесла ни слова. Только слезы, жгучие крупные слезы, брызнули из глаз — и она пошла, тяжело переставляя ноги, сутулясь, как их командир роты. Еще раз ее доверчивость была обманута так постыдно и грязно. Пашка, точно придавленный ее взглядом, лежал не двигаясь, пока не затихли ее шаги.

Все ночи напролет передовая жила той особенной кипучей и в то же время затаенной жизнью, которая предшествует большому наступлению. По ничейной зоне шныряли разведчики и саперы; в траншеях шли последние приготовления; снабженцы обеспечивали солдат боеприпасами, оружием, пайками НЗ, обмундированием. Политработники и штабные офицеры приходили чаше, задерживались до рассвета.

 

Пермь: Пермское книжное издательство, 1966.