Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка


ОТЧАЯННАЯ   СНАРЯД ВЫХВАТИЛ ЧАСТЬ БРУСТВЕРА и с грохотом швырнул в траншею кучу раскаленного суглинка. Запахло взрывчаткой и горячей землей. Пашка высвободил голову из норки, выкопанной в стенке траншеи, поднялся и... удивился. Из лощины поднималась незнакомая девушка. Она глядела себе под ноги, словно собирала цветы.

Ура! — подхватили солдаты и стремительно побежали за командиром. Поднялись соседние роты. Аня смотрела на бегущую массу людей, а видела только одного человека, который бежал впереди всех. А там, чуть правее, маскируясь редкими деревьями, уходил на задание другой.

Шкалябин на ходу выхватил гранату и швырнул ее за насыпь. Еще секунда — и все будет кончено. Но тут произошло самое непредвиденное. Откуда-то справа выполз фашистский танк и, поливая роту из пулемета, двинулся ей наперерез. Аня видела, как масса людей отхлынула назад влево, как Шкалябин, потрясая автоматом, что-то кричал...

Аня больше не могла стоять на месте. Она бросилась навстречу бегущим солдатам. Хотела ли она остановить их или просто помочь раненым — Аня не знала. Бежала, потому что не могла стоять на месте и видеть, как один за другим падают люди, широко разбрасывая руки.

Мысль, что должно произойти что-то ужасное, толкала ее вперед, туда, где мелькала высокая фигура Шкалябина. До танка оставалось каких-нибудь пятьдесят метров. Вот кто-то с силой толкнул ее в плечо — Аня круто повернулась на месте и плашмя грохнулась на землю. И в тот же миг рядом ухнул взрыв.

Аня подняла голову. В полуметре от нее лежал Захаров и пристально смотрел в холодную пустоту неба.

— Захаров!

Захаров не ответил. Он был мертв. Аня съежилась. Ей стало страшно. Вот она, смерть! Аня уже видела сегодня, как умирают люди, но так, чтобы рядом, без стона, без крика... А она жива, жива потому, что он, Захаров, не пожалел себя. У него, должно быть, есть семья, дети, дом. Какое же сердце надо иметь, чтобы ценой собственной жизни спасти товарища?! Незаметный, молчаливый человек, не любивший словоохотливых людей. Вот и все, больше Захарова нет.

Из строевой части; полка сообщат его жене, что погиб в боях за Родину. Так же напишут и о том жирном, который пытался убить ее, Аню. А разве он за Родину погиб? Его родина — это собственная жирная шкуренка. Аня пододвинулась к убитому и, положив руку на еще теплое лицо, закрыла глаза. Потом оглянулась. Солдаты лежали вокруг нее и смотрели на танк, который продолжал двигаться наискосок. То, что девушка увидела в следующую секунду, заставило ее вскрикнуть. Метрах в тридцати от танка лежал Алехин и, видимо, напрягая последние силы, на локтях, на одних локтях уползал отбезжалостного лязга широких гусениц. Танкисты не стреляли. Они наслаждались беззащитностью русского солдата. Еще несколько метров — и гусеницы раздавят это израненное тело.

Девушка кусала губы, до боли в пальцах сжимала тесемку санитарной сумки.

А танк все ближе и ближе.

— Что же делать? Что? — услышала она возле себя. И это надрывное «что» подбодрило Аню. Она мельком взглянула на солдата — это был веснушчатый молодой сержант, почти мальчишка — и он... держал в руках противотанковую гранату.

— Подожди! — крикнула девушка и со всех ног бросилась к Алехину.

Алехин уже протягивал руки, как утром, когда помог ей выкарабкаться из траншеи. Аня схватила его руки и, почти не останавливаясь, повернула обратно, таща раненого связиста волоком. За спиной — это девушка ощущала всем телом — скрежетал танк, с каждой секундой сокращая расстояние. Танкисты по-прежнему не стреляли. Алехин молчал. «Молчи, Алеха, молчи... Я сейчас, я сейчас», — задыхаясь, шептала девушка.

Впереди Аня заметила чернеющую пасть воронки. «Успею или нет? Успею или нет? Надо успеть, успеть. Ведь Захаров успел, он успел, он успел...»

 

Пермь: Пермское книжное издательство, 1966.