Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка

Сто дней, сто ночей МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего товарища — Семушкина.

Как там со льдом?

—   Скоро уж.

Я разыскиваю ее руку в шерстяной перчатке и молча жму ее. Она отвечает мне легким пожатием.

—   А Подюков кто такой?

—   Мой лучший друг, какого во всем мире не сыскать. Она молчит и зачем-то глубоко вздыхает.

Когда я схожу, она тоже молчит, только смотрит внимательно и долго.

— Опять забудешь? — спрашивает она, когда я уже перекидываю ногу через борт.

Мне вдруг не захотелось слезать с машины. Но машина уже кашляет и трогается. Я спрыгиваю с баллона.

Мы с Федосовым машем руками. Я вижу, как поднимается Фросина рука, одетая в теплую шерстяную перчатку домашней вязки с двумя узорчатыми полосками на тыльной стороне, и отвечает нам несколькими взмахами.

Сегодня утром доктор снял с моих ран бинты, а сейчас старшина, двое ездовых, Семушкин и я, нагруженные вещевыми мешками, бредем по острову. Широкое русло реки мы перешли по льду,

Заросли ивняка отбрасывают на снег темно-лиловые тени. Мы переходим ложбину и садимся отдыхать. Отсюда виден правый берег. Он черной громадой высится над Волгой. Я снова вдыхаю запах города-фронта.

Разноцветные вспышки ракет, трассы пуль, упирающиеся в облака яркие столбы прожекторов, искрящиеся разрывы снарядов, багровые купола зажигательных ампул и пылающие струи огнеметов делают выщербленную стену берега жутко-величественной.

И, глядя на это множество огней, я впервые осознаю масштабы развернувшейся, битвы. Страшен город с левого берега Волги.

Над нами тонко поют пули. Знакомый холодок пробегает по спине. Как давно я не ощущал этот леденящий озноб.

Мимо нас проходит партия таких же, как мы, навьюченных мешками солдат.

— На «Баррикады»? — спрашивает старшина.

— Куда же еще, как не в этот ад, — недовольно отвечает голос.

— Ну что ж, товарищи, и нам пора, — поднимаясь, говорит старшина.

Лиловых теней уже нет. Они растворились. К берегу подходим по одному и сразу же прячемся за торосы. «Беспокойно замерзает Волга», — думаю я. По-прежнему вспыхивают ракеты и долго висят над водой. Тот берег кажется очень близким. Я сижу за вздыбленной льдиной, по другую сторону которой лежит человек. Но он почему-то никуда не спешит и не разговаривает.

—   Браток! — окликаю его.

—   Чего же ты кличешь его, он убитый, — говорит мне старшина. Он стоит за соседним торосом. — Их тут