Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка


Сто дней, сто ночей МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего товарища — Семушкина.

   Сережка, берегись: тебя засек!

   Почему это меня, а не тебя?

   Потому что ты...

Тут я вижу, как что-то черное и бесформенное отрывается от «рамы» и летит прямо на нас. Неужели опять бочка? Тогда почему она так медленно падает?

— Сережка, бомба!

— Нет, это какая-то колбаса. Видишь, как она деликатно кувыркается.

Для безопасности мы все же ныряем под крышу, сброшенную на землю вместе со стропилами и балками. У меня над головой синим озерцом светится рваная дыра. Я поворачиваю голову и разыскиваю «колбасу», отделившуюся от самолета. Она продолжает кувыркаться в воздухе, медленно теряя высоту. И вдруг на нас посыпалось множество мелких, как ручные гранаты, бомб. Железными градинами они захлопали по нашей обороне. Ливень осколков обрушивается на крышу, под которой мы с Сережкой, точно кролики, жмемся друг к другу.

Я гляжу на крашенный суриком выступ железа и мысленно прощаюсь с жизнью.

Через минуту эти отвратительные хлопки умолкают,

   Сережка! Молчание.

   Сережка, жив?

— Словно бы жив, — высовывая голову из-под какото-то тряпья, говорит он.

Первое знакомство с «хлопушками» состоялось. Когда мы спрыгиваем обратно в окопы, Семушкин докладывает:

— Двоих... и троих поранило. Нам понятно, что это значит.

    Кого?

Дядя Никита называет фамилии погибших.

К вечеру нас атакуют немцы. Хотя мы ждали этой атаки, но при виде десяти ползущих танков у меня засосало под ложечкой. Вероятно, то же почувствовали и мои товарищи.

Вдруг несколько разрывов вздыбились перед танками. Это наши зенитчики, что стоят за ближайшими домами, открыли огонь по наземным целям.

— Молодцы, зенитчики!

 

Пермь: Пермское книжное издательство, 1966.