Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка

Сто дней, сто ночей МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего товарища — Семушкина.

— Ура-а! — гремит передовая.

Ходкие суденышки ловко лавируют между льдинами. Снаряды, посылаемые с бронекатеров, рвутся среди атакующих гитлеровцев.

—   Ура-а! — кричим мы.

—   Ура-а! — кричат раненые из норок.

—   Ну, что я говорил?

—   Вот и перелетные пташки!

—   Четыре штуки, робята!

Катера, не прекращая огня, подплывают к самому берегу.

И, точно горная лавина, из всех нор, норок, блиндажей, землянок выкатываются раненые. За одну минуту весь берег наполняется ими. Немцы открывают ответный огонь с флангов. Но на свист пуль никто не обращает внимания.

— Товарищи! — выкрикивает человек в синем кителе, стоящий на палубе, — погодите маленько, дайте выгрузить мешки!

Раненые послушно ждут, пока на берег не сбрасывают последний тюк с продуктами, не переносят последний ящик с боеприпасами.

— Ура-а-а!

На миг я вижу комиссара, Бондаренко, Федосова. Комиссар просит нас перетаскать мешки в блиндаж. Мы устраиваем живую цепь и передаем мешки и ящики из рук в руки. Фельдшер помогает тяжелораненым добраться до берега. Кто-то тут же падает от немецкой пули, кто-то с хрустом раскусывает сухарь, кто-то матерно ругается, кто-то стонет.

Раненые бросаются на палубу.

— Тише, товарищи! — остерегает тот же человек в синем кителе.

Кромка льда не выдерживает и проваливается под тяжестью человеческих тел.

Вражеские пули цокают о броню катеров, с визгом рикошетят от воды, впиваются в тела без того израненных людей. Матросы подхватывают тяжелораненых в укладывают их на палубу. Остальные сами карабкаются, цепляются за выступы бортов, как-то устраиваются.

— Отчаливай!

Зашумели моторы, и катера, вздрагивая и скрипя, отходят от берега. Берег пустеет.

Я сижу на палубе возле самой пушки. Медленно увеличивается расстояние между нашим катером и берегом. Хочется, чтобы эта темная полоска ширилась как можно быстрее; но судну приходится обходить льдины, лавировать.

У моих ног лежит боец, плотно прижавшись к палубе. В руках у него сухарь. Впрочем, сухари почти у всех. Сухарный хруст смешивается с рокотаньем моторов. Мы запиваем сухари волжской водой, черпая ее прямо из-за борта неизвестно откуда появившимися банками из-под консервов.