Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка

Сто дней, сто ночей МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего товарища — Семушкина.

—   Брось трепаться.

—   Ей-богу, вот... — Тут Журавский божится по-блатному. — Сам видел, — выпрямляясь, добавляет он.

— Не жалко? — спрашиваю я, взмахивая часами. Он скороговоркой выпаливает:

— Что ты? Нет, конечно... Для тебя нет. Ты... — Тут он с минуту мнется, точно подбирает слова. — Знаешь,— начинает он тихо, — давай забудем, что было между нами. Я ведь не со зла к тебе или к Сережке, а так... самне знаю, почему. Так выходило. — Тут он понижает голос до шепота. — Извини меня... я ведь так, по глупости..., может, от зависти.

— Ладно. — Я великодушно принимаю примирение. — Идем!

— И ты не будешь больше морду бить? — уже весело спрашивает он.

— Не-е, не буду, — смеюсь я.— Без подвоха?

—    Без подвоха!

Тут он рассказывает про Колупаева: как тот сманивал его уплыть на льдине, но он, Журавский, не согласился. Теперь он стал понимать больше, и вообще он уже не тот, кем был прежде. Если я хочу, чтобы он сделал что-нибудь для меня, то, пожалуйста, хоть сию же минуту. Я говорю ему, что мне ничего не надо, а если появится у него желание, пусть приходит к нам во взвод, и мы примем его в наше товарищество. Журавский обещает подумать.

— Откуда тебя черт несет? — спрашиваю я.

—   За «особой московской» посылали. Вот она, — показывает он на торчащее горлышко поллитровки.

—   Ну, как там? — спрашивает меня Федосов, когда мы входим.

—   Все в порядке, товарищ старший лейтенант.

Я умалчиваю о случае с Журавским, чтобы не нарушить веселое настроение пирующих.

Замполит продолжает прерванную нашим приходом речь:

—   Так вот, товарищи! Мы вынесли такие тяготы, выдержали такое испытание, которое не под силу никакому другому народу. Так выпьем, товарищи, за силу духа русского народа, за его несокрушимое единство... — Он обводит всех глазами. — За русского воина, друзья!

—   Ур-ра-а! — сдержанно кричим мы.

Я чокаюсь с дядей Никитой и Смураго и залпом выпиваю разбавленный спирт.

— Запевай, друзья! — предлагает кто-то.