Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка

Сто дней, сто ночей МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего товарища — Семушкина.

— А пройдемся, Митрий, что нам это пиршество. Победа сама по себе праздник, и в душе, значит, должен быть праздник... Без водки, — добавляет он.

Спускаемся вниз и идем берегом. Легкий морозец пощипывает уши. Где-то у «Красного Октября» коротко застрекотал автомат, грохнула граната.

— Последних выкуривают, — говорит дядя Никита.

По берегу снуют оживленные группы солдат, офицеров и, к нашему удивлению, уже возвращающихся мирных жителей. Санитары все еще бегают с носилками. Мы подходим к одной из групп. Среди солдат есть девушки.

— Девчата! — удивляется мой друг. — Гляди ж ты, сколько их.

Мимо нас два дюжих санитара проносят раненого, покрытого сверху плащ-палаткой.

—   Когда же это кончится? — со вздохом спрашивает Семушкин.

—   Наверно, тогда, дядя Никита, когда во всем мире не будут знать, что такое винтовка, пушка или танк.

—   Оно верно. Авось, наши детки и внучата того не будут знать.

Санитары останавливаются возле крытой брезентом машины и ставят носилки на снег. Я вижу, как свисает угол плащ-палатки, касаясь пушистого снежка.

— Живей, живей, товарищи, — подбегая к санитарам, торопит их капитан медицинской службы. Он в очках и непомерно больших для его низкого роста валенках.

Санитары подняли носилки — и меня словно ударило по голове. Я с силой сжимаю руку дяди Никиты. Из-под, плащ-палатки высунулась и упала рука в перчатке домашней вязки с двумя узорчатыми полосками на тыльной стороне.

Нет, нет, я ошибиться не мог! Я хорошо помню эту руку.

Я рванулся к машине.

— Стойте!

Врач обернулся и, смерив меня усталым взглядом, сказал санитарам:

— Езжайте!

Машина фыркнула и, заскрипев колесами, тронулась.

— Ну, что вы хотели, товарищ сержант?

Мне хотелось ударить этого человека в очках, но, встретившись с его усталыми бесцветными глазами, я махнул рукой и тихо ответил:

— Ничего.

Грузовик выезжал на волжскую дорогу. За ним вихрилась голубая снежная пыль. А там, за островом, скрывался хвост многотысячной колонны пленных. Где-то далеко-далеко ухнула пушка. Эхо, как отдаленный удар грома, прокатилось по Заволжью.

Война продолжалась.