|
Сто дней, сто ночей
МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на
востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там
Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и
Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего
товарища — Семушкина.
— А пройдемся, Митрий, что нам это пиршество. Победа
сама по себе праздник, и в душе, значит, должен быть праздник... Без водки, —
добавляет он.
Спускаемся
вниз и идем берегом. Легкий морозец пощипывает уши. Где-то у «Красного Октября»
коротко застрекотал автомат, грохнула граната.
— Последних
выкуривают, — говорит дядя Никита.
По
берегу снуют оживленные группы солдат, офицеров и, к нашему удивлению, уже
возвращающихся мирных жителей. Санитары все еще бегают с носилками. Мы подходим
к одной из групп. Среди солдат есть девушки.
— Девчата!
— удивляется мой друг. — Гляди ж ты, сколько их.
Мимо
нас два дюжих санитара проносят раненого, покрытого сверху плащ-палаткой.
—
Когда же это кончится? — со
вздохом спрашивает Семушкин.
—
Наверно, тогда, дядя Никита, когда
во всем мире не будут знать, что такое винтовка, пушка или танк.
—
Оно верно. Авось, наши детки и
внучата того не будут знать.
Санитары
останавливаются возле крытой брезентом машины и ставят носилки на снег. Я вижу,
как свисает угол плащ-палатки, касаясь пушистого снежка.
— Живей,
живей, товарищи, — подбегая к санитарам, торопит их капитан медицинской службы.
Он в очках и непомерно больших для его низкого роста валенках.
Санитары подняли носилки — и меня словно ударило по
голове. Я с силой сжимаю руку дяди Никиты. Из-под, плащ-палатки высунулась и
упала рука в перчатке домашней вязки с двумя узорчатыми полосками на тыльной
стороне.
Нет,
нет, я ошибиться не мог! Я хорошо помню эту руку.
Я
рванулся к машине.
—
Стойте!
Врач обернулся и, смерив меня усталым взглядом, сказал
санитарам:
— Езжайте!
Машина фыркнула и, заскрипев колесами, тронулась.
— Ну,
что вы хотели, товарищ сержант?
Мне
хотелось ударить этого человека в очках, но, встретившись с его усталыми
бесцветными глазами, я махнул рукой и тихо ответил:
—
Ничего.
Грузовик выезжал на волжскую дорогу. За ним вихрилась
голубая снежная пыль. А там, за островом, скрывался хвост многотысячной колонны
пленных. Где-то далеко-далеко ухнула пушка. Эхо, как отдаленный удар грома,
прокатилось по Заволжью.
Война
продолжалась.
|