Сто дней, сто ночей
МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на
востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там
Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и
Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего
товарища — Семушкина.
—
А я-то голову ломаю: откуда,
думаю, у нашего Митяйки такие усища, точь-в-точь, как у... Семена Михайловича
Буденного.
—
Но-но, не очень! — Я делаю широкий
жест, будто приглаживаю метровые усы.
К
нам подходит Семушкин. Вид у него бравый, немного торжественный.
— Никита Евстигнеевич Семушкин имеет честь быть сегодня
именинником!
Он щелкает каблуками и козыряет. Мы поздравляем его,
поочередно пожимая широкую и жесткую, как подметка кирзового сапога, ладонь.
— Сколько
стукнуло, дядя Никита? —- спрашиваю я. Он немного кобенится, поправляет пилотку
и чеканит:
— Сорок
первый пошел.
У
нас с Сережкой вместе едва-едва получается тридцать пять.
Семушкин достает из вещевого мешка какой-то пакет и
фляжку. Я с любопытством наблюдаю за его руками. Вот он развернул газету, и мы
увидели довольно объемистый кусок сала.
— Шпиг!
— обрадованно кричим мы с Сережкой.
Младший сержант добродушно ухмыляется и разрезает сало
на три куска.
— Сегодня
я устраиваю пир, а вот это что ни наесть главное в нашем пиршестве. — Он
взвешивает на широкой ладони фляжку. — А теперь, робята, то бишь — товарищи
бойцы, как говорят, пожалуйте к столу, — приглашает Семушкин.
Не
переставая удивляться, мы садимся вокруг перевернутого вверх дном ящика на кипы
бумаги. Именинник разливает содержимое фляжки по кружкам и произносит речь.
—
Други мои! — Семушкин обводит нас
глазами.— Митрий, Серега... Почитай полгода мы воюем вместе... Это срок
порядочный, чтобы, значит, узнать друг дружку. — Короткое молчание с
понюхиванием из кружки. — И я узнал вас. Вы неплохие ребята. — Никита
проглатывает слюну. — Можно сказать, что все мы стали друзьями, хотя я старше
вас намного. Так вот, дорогие други мои, выпьем эти кружки, чтобы, значит, и
впредь мы оставались такими же, как были. С нами может всякое статься... Только
дружбу мы не должны терять.
—
Правильно, дядя Никита! —
подхватываем мы с Сережкой.
— Я
ведь тово... не мастер речи говорить, — смущенно признается он и поднимает
тост: — Будьте здоровы!
Семушкин
высоко задирает голову и в два глотка выпивает. Мы следуем его примеру и после
короткого, но веского «будьте здоровы» осушаем по сто граммов разбавленного
спирта.
После
«пирушки» я приглашаю Сережку осмотреть второй этаж.
—
А что мы там не видели? — говорит
он.
|