Сто дней, сто ночей
МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на
востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там
Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и
Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего
товарища — Семушкина.
Я пробую сообразить, кому принадлежит эта фамилия.
— Быков!..
Я с усилием поднимаю веки. Кто-то кладет руку мне на
плечо.
—
Спишь? — спрашивает Данилин.
—
Нет, вроде бы нет.
Я
прихожу в себя и трясу Подюкова. Он сонно мямлит:
—
Не-е тронь, брось... я не хочу...
—
Сережка, проснись! Он поднимает
голову и несколько раз мотает ею, чтобы отогнать сон.
— Погодь спать. Я сейчас.
Бондаренко, Данилин и я отходим в угол. К нам присоединяются
Шубин, Ситников и Смураго.
—
Вот что, хлопцы, — негромко говорит младший лейтенант. — На завтра у нас нет
патронов. Фрицы вот-вот ворвутся к нам. Давайте посоветуемся, как быть. Первым
начинает Данилин:
— Имеем ли право оставить позиции?
—
Я думаю так, товарищи, — голос
Бондаренко звучит задумчиво и строго. — Если нас перебьют, от этого толку все
равно будет мало. Но если сумеем пробиться к своим, мы еще принесем пользу,
—
Что вы предлагаете?
—
Пробиваться!
— А как? — спрашивает Ситников.
Бондаренко дует на раненую руку и говорит:
— Надо
разведать местность — может, удастся проскочить.
— Приказывайте:
кому выходить, — отзывается Смураго.
— В
таком деле я не могу приказывать. Мы молчим минуты две.
—
Быков, согласен? — вдруг спрашивает меня Данилин.
—
С кем? — спрашиваю я.
—
Ну хотя бы со мной.
—
|