Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка

Сто дней, сто ночей МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего товарища — Семушкина.

Через стену слышен топот тяжелых сапог, выкрики команды и какая-то возня. Мы прислушиваемся. Подюков подходит к стене и изучает правый верхний угол.

—   Товарищ лейтенант, — загадочно обращается он к командиру роты, — там дырдочка.

—   Какая дырдочка?

—   А черт его батьку знает какая. Только в эту дыру гранату просунуть можно, — говорит Сережка.

Федосов с интересом смотрит сперва на него, потом в угол.

—   И то дело. А граната пролезет? — шепотом спрашивает он.

—   Пролезет, даже противотанковая пролезет, — также шепотом отвечает Сережка.

—   Тогда действуй. Подюков подходит ко мне.

—   Давай попробуем, — говорит он.

Мне завидно, что он сделал открытие и ему поручил это дело командир.

— Попробуй сам, — холодно отзываюсь я.

Дядя Никита глотает табачный дым и с укором смотрит на меня. Я его понимаю.

— Ладно, давай! .

Сережка пробует улыбнуться, но сухие губы лишь вздрагивают да щурятся глаза. Он роется в ящике и достает противотанковую гранату. Мы вставляем запал и уходим в угол.

Семушкину больно — это я вижу по его лицу, но он глазами, одними только глазами может сказать многое. Вот и сейчас он сказал нам: «Эх, ребята, подмочь бы, да сами видите, какое дело вышло».

До пролома довольно высоко, не дотянуться.

—   Лезь на меня, — говорю я Сережке. Он па мгновение задумывается.

—   Подержи, — сует он мне гранату.

Я нагибаюсь, он взбирается мне на плечи.

—   Товарищ лейтенант, — говорю я, — вы бы отошли.

—