Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка


Сто дней, сто ночей МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего товарища — Семушкина.

Наконец, я делаю вдох такой глубокий, что при всем желании не мог бы сказать ни слова. «Нет, так не годится», — думаю я и выпускаю часть воздуха через нос.

— Это все Сережка... — вырвалось у меня.

Бойцы смеются, а я чуть не плачу. Но надо выдержать испытание.

— Он ведь начал: гранаты притащил... — Вспоминаю, что надо называть товарищей только по фамилиям. — Подюков, то есть, — поправляюсь я задним числом.

Опять смешок. Но я уже не сжимаюсь в комок. Даже самому улыбнуться захотелось.

— Вот мы и смазали по нему. Товарищ Семушкин помогал... прикрывать... и товарищи тоже.

Теперь уже смеялись все, включая комиссара и Федосова.

   Разрешите быть свободным, товарищ комиссар?

   Хорошо, идите, товарищ Быков!

Я опять занимаю позицию за спиной дяди Никиты. Кто-то еще говорит, но я уже ничего не слышу. Теперь перед Сережкой у меня козырь: я произнес речь!

Вскоре мы расходимся и посылаем в «штаб»: постовых. Подюкова я толкаю в бок и говорю:

— Я ораторствовал. Ничего, получается. Если тебя заставят,— советую я,— не тушуйся. Это просто: режь напрямик и все.

Хотя у нас на позиции темно, но я чувствую, что он смотрит на меня с недоверием. Я встаю у окна, он уходит.

Поздно ночью мы слышим над собой шорох. — Бродячие кошки, — тихо говорит Семушкин. Но через несколько минут шорох повторяется. Нет, это не кошки. Кто-то ступает тяжело и неосторожно.

— Командиру сказать надо, — советую я.

Дядя Никита трогает за плечо Сережку, который дрыхнет в углу, свернувшись кренделем.

   Зазря не будем беспокоить лейтенанта, — решает наш старшой, и мы соглашаемся с ним. — Вот что, робята: разведать надо. Ежели опасность какая — нам и быть в ответе.

   Темно ведь, — спросонок мямлит Подкжов. — Не разберешь.

   Ракетницу прихватим!

Дядя Никита остается охранять позицию; мы с Сережкой берем заряженную ракетницу и, держась друг за друга, направляемся к пробоине, через которую мы уже лазили наверх. Осторожно перешагиваем через завалы и разный хлам. Хотя мы давно считаем себя закаленными воинами, все же как-то неприятно и немного жутко идти навстречу опасности.

Вот и дыра. Лестницы почему-то нет на своем месте. Вероятно, убрали или отшвырнуло разрывом. Мы шарим по углам.

 

Пермь: Пермское книжное издательство, 1966.