Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка

Сто дней, сто ночей МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего товарища — Семушкина.

Хотя у меня нет сил, но я все еще ползу. Семушкин уже ждет меня. С ним еще кто-то. Узнаю комиссара.

—   Митрий! — тревожно встречает меня дядя Никита. Он помогает мне подняться на ноги.

—   Куда это вы, Быков, отлучались в таком виде? — спрашивает комиссар.

—   К другу ходил на свидание.

Он оглядывает меня, точно я сумасшедший. ..— Лежать, лежать вам надо. — После паузы добавляет:— Скоро уж наши тяготы кончатся. Я ходил в штабдив. Обещают помощь... вон оттуда, — комиссар махнул в сторону острова.

«Что это? Успокоить хочет? Или правду говорит?» Я пытаюсь улыбнуться, но потрескавшиеся губы не слушаются.

Мы с Семушкиным не входим, а как-то втаскиваемся в блиндаж, который скорей всего похож на фамильный склеп с разлагающимися покойниками.

Но я уже не ощущаю дурного запаха, который душил меня час назад.

С помощью Семушкина доползаю до места и сразу же забываюсь в лихорадочном бреду.

Весь следующий день я валяюсь на нарах и постоянно прошу у Семушкина пить. Он приносит полную кружку, и я залпом осушаю ее до дна.

В нашем лазарете все без изменений, если не считать еще одной освободившейся полки. Я стараюсь вспомнить лицо умершего, но не могу. Большинство раненых незнакомы мне. Но все равно я чувствую, что нахожусь в своей семье.

Все мы связаны родством окопа, винтовки, ран, родством этой великой битвы, родством Отчизны. Наконец, родством великой цели.

Теперь эта цель стала не просто конечным пунктом нашей борьбы, а той движущей идеей, которая возвеличивает человека, облагораживает и вдохновляет его на подвиг.

Канонада продолжается. Значит, наши наступают. Но где? Почему не здесь, на заводах? Самолеты ревут где-то над нами. Семушкин говорит, что наши летят. «Не может быть того, чтобы фриц победил русского»,— вспоминаю я слова дяди Никиты. Он прав.

Немцы пока молчат. Только изредка их гранаты шлепаются под кручей. Ведь им ничего не стоит добросить гранату до самой Волги.

Ощущение голода доводит до судорог во всем теле. Неужели так-таки нас не накормят? Почти месяц мы, защитники «Баррикад», без нормальной пищи.

А эти последние недели? От истощения у всех начинает трескаться кожа на лице и на руках. А наши глаза? Страшные провалы, наполненные огнем и чернотой. Мы стараемся не смотреть друг на друга: это очень страшно. Блеск наших глаз может испугать даже хищного зверя.

Фельдшер заходит редко и то на одну-две минуты. Он и повар стоят над нашим блиндажом. Да и что может сделать он, когда нет ни медикаментов, ни условий, когда нет ни единой крошки хлеба? Все мы благодарны Косте за воду. Это он ночью ухитряется обмануть бдительность врага и сбегать с ведром к Волге.