|
Сто дней, сто ночей
МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на
востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там
Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и
Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего
товарища — Семушкина.
Мы этого не думаем, товарищ
комиссар, — спокойно говорит Сережка.
—
Ну и добре. Комиссару тоже нелегко, товарищи.
— Мы
это видим, — вставляю я. — Здорово вы их от берега шуганули.
Комиссар улыбается.
— Каждому
свое: вам этот дом защищать, нам берег, а дело наше единое. Ежели наша партия
сказала, что быть на нашей улице празднику, — значит, так оно и будет. Вино вы
пьете? — неожиданно спрашивает он.
—
Как придется.
—
Когда подают.
—
Вот-вот. Значит, мы с вами в
каком-нибудь кафешантане на какой-нибудь берлинской Фридрихштрассе выпьем еще
за нашу победу. Согласны?
78
—
Согласны, товарищ комиссар! —
выпалили мы оба.
—
Вы, кажется, оба комсомольцы?
Мы
кивнули.
—
Вот, друзья, какое дело. На вас
вся надежда, с вас и спрос. Будьте достойны этого звания.
—
Есть, товарищ комиссар!
—
Ну, добре. Поговорите с
товарищами, объясните им обстановку и... духом не падайте — это основное!
Когда
они ушли, Сережка спросил:
—
Почему это все связные такие трусы?
—
Откуда ты взял?
—
Видел бы, как комиссаров связной
головой ворочал во все стороны, словно все винтовки немецкой армии метятся в
его лоб. Ни дать ни взять — второй Журавский.
—
А, черт с ними!
|