Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка

Сто дней, сто ночей МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего товарища — Семушкина.

—    Чудак человек, как же ты хочешь защищать объект, не зная его... — я подыскиваю убедительные доводы, — не зная его устройства, и вообще...

Чингисхан улыбается одними раскосыми глазами и соглашается.

— Ну, ладно, идем. Было устройство, да все выдохлось, — прибавляет он.

На второй этаж забираемся по шаткой стремянке прямо в пробоину потолка. Другого хода не существует: все разбито, завалено, снесено.

Здесь светлее и уютнее. Ветер крутит обрывки бумаг, которые, точно белые воробьи, летают из угла в угол, копошится в куче известковой пыли, скрипит оборванной дранкой. Потолок смотрит на нас рваными лоскутками голубого неба.

Мы подходим к окну. Вон там, справа, у «Красного Октября», идет бой. В размеренный треск автоматов тяжелым кашлем врываются разрывы мин, снарядов, гранат, разбрызгивая целый рой рыжих искр. Над тракторным висит лиловая занавесь дымки. Сам завод не виден: мешает правое крыло нашего дома. Прямо перед нами сгрудилось несколько крупных зданий, теперь таких же калек, как и наше, со второго этажа которого я и Сережка ведем наблюдение.

Под моим ботинком что-то звенит и лопается. Я нагибаюсь и поднимаю осколок дверной таблички: «Касса завода № 22...» Сережка поднимает закрашенное черной краской стеклышко и прикладывает на место. Я кладу сломанную вывеску на подоконник так бережно, словно от этого зависит дальнейшая судьба дома.

—   Касса завода 221, — задумчиво бормочет Сережка.

—   Сберегательная касса, — поправляю я его.

—   Тут нет слова «сберегательная».

—   Над нами и крыши нет, но это не значит, что ее вовсе не было.

В рваные пробоины врывается басовитый рев моторов. Мы пытаемся рассмотреть, кому принадлежат ревущие над нами самолеты.

—   Черта с два, не увидишь отсюда, — выглядывая в окно, говорит. Подюков.

—   Идем вниз, а то как бы заместо второго этажа мы не взлетели на третий, — не очень удачно острю я.

Спускаемся по той же шаткой стремянке. У подъезда стоят Федосов, Журавский и политрук Ткачев.

— Так, миленький, так! — горланит лейтенант, размахивая руками.