|
Сто дней, сто ночей
МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на
востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там
Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и
Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего
товарища — Семушкина.
Куда ты прешь, ослеп, что ли?
—
Ратуйте, родимые-е!
Мы
бредем, тяжело передвигая ноги.
— И в это тяжелое время вы, товарищ Федосов, приняты в
ряды нашей партии. Будьте же достойны этого звания! — доносится до нас голос
комиссара.
Мы
сбрасываем с плеч мешки и облегченно вздыхаем. Старшина откидывает плащ-палатку
и заходит в блиндаж.
—
Товарищи, — слышится голос нашего
лейтенанта,— товарищи... — Он волнуется. — Я... что бы ни случилось,
постараюсь... в общем буду... заверяю вас, товарищи, носить звание большевика с
честью, с достоинством и не уроню...
—
Хорошо, лейтенант. Это вы докажете
своими боевыми делами. А теперь давайте кончать наше собрание, — опять говорит
комиссар. — Скоро рассвет.
Я
его видел днем, когда уходил на задание. Это был новый человек в нашем батальоне.
Он показался мне умным и храбрым. Седые волосы и «Красная Звезда» над нагрудным
кармашком его зеленой шерстяной гимнастерки говорили о многом. Фамилии
комиссара я не знал.
Плащ-палатка,
она же дверь, снова откидывается. Из землянки, которая подковой вкопана в берег,
выходят коммунисты. Они быстро и бесшумно расходятся.
— А вот и Быков, — выходя, говорит комбат. — Знаешь,
товарищ старшина, он ведь со своим другом танк подбил. Рассказывал, надеюсь?
—
Нет, не рассказывал, товарищ
капитан, другое говорил.
—
А что же такое другое?
—
Пустяки, так... один случай, — мямлю я.
—
Ну, ну. Значит, справился с
заданием?
—
Справился, товарищ капитан.
—
А как спорт, пригодился?
—
В самый раз!
—
Ну, ладно, — посасывая изогнутый чубук трубки, говорит капитан. — Продукты
занесете сюда, — он машет рукой в другую дверь землянки,— и отправляйтесь
обратно. Пора, скоро будет светать. А вы, товарищ Быков, идите ужинайте.
Проголодались, наверно?
—
|