Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка

Сто дней, сто ночей МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего товарища — Семушкина.

хватает, — поясняет он.

Я озираюсь и, действительно, замечаю, что весь беpeг усыпан мертвыми телами. Как дорого обходится каждая попытка переправиться!

—   Митрий, ты тут? — слышу голос Семушкина.

—   Здесь, дядя Никита.

Он, согнувшись крючком, перебегает ко мне. Ракета гаснет. Мы поднимаемся и выходим на лед, поверх которого зеркальной жижей выступила Волга. Где-то впереди также по щиколотку в воде переходят рукав обогнавшие нас солдаты.

Старшина идет первым, мы за ним. Лед скользкий и к тому же неровный. Вот поскользнулся и упал один из ездовых.

— Тише, товарищи, тише, — предупреждает старшина.

Солдат поднимается на ноги и чертыхается. С него ручьями сбегает вода. Мои валенки разбухают и делаются непомерно тяжелыми. Конечно, так же и у других моих спутников.

С треском взлетает ракета, оставляя за собой искрящуюся дорожку. На миг я вижу солдат, идущих впереди. Они вырисовываются, точно мухи на отполированной глади зеркала. Ракета повисает прямо над нами.

— Ложись! — командует старшина и первым залегает. Я успеваю заметить разноцветную россыпь пуль и плюхаюсь за старшиной. К своему удивлению, я почти не ощущаю цепенящего холода.

Пули с коротким присвистом отскакивают от поверхности воды, чертят темное небо где-то над островом.

Но вот ракета гаснет, и мы с бульканьем поднимаемся. Семушкин, нынче почти отвыкший ворчать, выпускает длинную очередь ругательств:

— Доколе они, паразиты окаянные, будут над нами измываться! Да не... они, собачьи выродки! Ох, попался бы мне Гитлерюга... у-у, — рычит он, выплевывая вместе с водой смачные словечки по адресу фюрера и фашистов.

— Быстрее, товарищи! — торопит старшина.

Мы ускоряем шаг.

Страшное впечатление производят на меня знакомые места: какая-то смесь радости, страха и тоски. Вон тот овраг, где оставил я Серегу; вон водокачка, где еще до сих пор защищаются несколько бойцов; а вот и блиндаж КП. За наше отсутствие ничего не изменилось, даже штабель из мертвых тел все еще чернеет на своем месте. И что могло измениться, когда связь с правым берегом была прервана?

У блиндажа нас встречает сам комиссар.

— Давно поджидаем, давно, — радостно говорит он. — И Быков тут, и Семушкин! Да это же, товарищи, можно сказать, целое событие. Входите, входите!

Комиссар, или, вернее, замполит, говорит еще что-то и даже смеется и хлопает старшину по плечу.