|
Сто дней, сто ночей
МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на
востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там
Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и
Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего
товарища — Семушкина.
—
Куда ты, Митрий?
—
Я сейчас, дядя Никита... не
беспокойся.
Он
что-то ворчит, вроде: «Не могли уж кого-нибудь... ведь ранен человек. Экая
оказия».
—
Погодь маленько, я с тобой, —
говорит Семушкин.
—
Нет, нет, дядя Никита, я быстро.
—
Ну ладно, — соглашается он и
скрывается за подвешенной на дверях плащ-палаткой.
Что,
собственно, стоит пройти по коридору или двум коридорам? Но здесь, в этом доме,
на каждом шагу приходится преодолевать всевозможные преграды. Я перешагиваю
через трупы, обхожу кучи кирпича, натыкаюсь на искромсанные листы кровельного
железа, наступаю на трескучую дранку.
—
Кто идет? — окликает часовой.
—
Волга, — называю пароль.
Наконец,
добираюсь до правого крыла. Как и в тот раз, здесь стоит Бондаренко с четырьмя
солдатами.
—
Как тут у вас? — спрашиваю младшего
лейтенанта.
—
Да пока спокойно. А у вас?
—
У нас, кажется, не очень спокойно,
— отшучиваюсь я.
—
Замполит пришел?
—
Пришел.
—
Скажи Федосову, чтобы не
беспокоился. На этот раз фрицы не станут атаковать.
— Через
час вас сменят, — обещаю я и ухожу. Чтобы ненароком не наткнуться на что-нибудь
острое, я иду тихо, прощупывая дорогу ногой.
И
вдруг в одном из окон я замечаю быстро проскользнувшую тень. Что бы это могло
быть? Кому понадобилось прятаться? Я останавливаюсь и выжидаю. Легкий шорох
раздается в комнате слева. Неужели враг? Что ему нужно здесь? Может быть, это
свой?
|