Баяндин А. Сто дней, сто ночей. Отчаянная.
Девушки нашего полка

Сто дней, сто ночей МЫ ОТСТУПАЕМ ПО ВЫЖЖЕННОЙ СОЛНЦЕМ степи. Далеко на востоке, у самого горизонта, плавает бурая туча. Семушкин говорит, что там Сталинград. Я ему верю, верю во всем, даже в мелочах. Если сложить мои лета и Подюкова, то почти получится возраст дяди Никиты: так зовут нашего старшего товарища — Семушкина.

— Эко дело, вот не думал, чтобы виден был летящий снаряд! — удивляется Семушкин.

Сережка говорит, что даже обыкновенные мины видны, когда они летят вверх. Я с ним согласен, потому что самому приходилось наблюдать их полет.

Зенитчики на минуту прекратили огонь. И в это самое время страшный взрыв потряс воздух. Над заводом повисло облако огня и дыма. Одна из мин врезалась в самую гущу «юнкерсов» и попала в еще неуспевший разгрузиться самолет.

—   Ура-а! — кричим мы с Сережкой, подпрыгивая на месте.

—   Ура-а! — слышится отовсюду.

—   Так бы их всех... — смакует дядя Никита.

Фашистские пикировщики, рассеявшись, удирают восвояси. Мы понимаем, что это попадание только случайность, но эта случайность поднимает наше настроение.

Вечером происходит еще одно событие.

—   Волга горит! — вбегая в коридор, кричит Подюков.

—   Брось трепаться, — обрываю я его.

—   Ей-богу, горит... Сам видел, — захлебываясь, доказывает он.

Дядя Никита, прищурив глаз, сомнительно мычит.

— Идемте, ежели не верите, — настаивает Сережка. Мы втроем выходим на площадку подъезда. Клубы смолистого дыма поднимаются над Волгой где-то между «Октябрем» и городом.

—   Эка оказия, — задумчиво цедит Семушкин.

—   Вот поглядите, — указывает Чингисхан на промежуток между домами, где виднеется кусок реки, охваченный багровым разливом огня.

Мы смотрим и не верим своим глазам.

—   Мать честная! — выпаливает наш старшой.

—   Ну, а вы не верили, — обиженно говорит Сережка.

—   Трудно поверить такому, — Семушкин почесывает затылок.